Я очнулся. Открыл глаза. Сначала я подумал, что ослеп: кромешная тьма вокруг, абсолютная темнота. Помахал перед лицом рукой — ни малейшего движения тени не угадывалось в вязкой черноте. И тишина, какая-то давящая, многотонная. Только моё неровное дыхание, да противный звон в ушах.

Это Терехов, колчаковская сволочь, что-то подсыпал мне в стакан. С самого начала не доверял ему… наверное, слишком слабо не доверял. Только ступили на палубу «Глории», прилип, как банный лист, и уже не получалось никак от него отклеиться. «В Америку… в Америку…» — гад! Усыпил меня и ограбил. И, вот, теперь…

Ну, понятно: «всё моё богатство» теперь у него. А, вот, куда это меня засунули? Я стал судорожно обшаривать карманы. Нашёл! Зажигалка послушно чиркнула, и трепещущее бензиновое пламя высветило нехорошее. Я надеялся и верил, что со зрением у меня всё в порядке. Похоже, что так. Не в порядке было другое: я сидел на потолке своей каюты и тупо оглядывал полный разгром вокруг. Такое, наверное, мог учинить и подлец Терехов, но что-то меня настойчиво убеждало — не он. Я сидел на потолке, и потолок был снизу, и засыпан всем тем, что раньше находилось на полу и стенах. Метнулся я к иллюминатору, за толстым стеклом — беспросветная чёрная занавесь, а по резиновому периметру недобро пузырилась влага.

Что же произошло? Корабль лежит вверх винтами на дне, я каким-то образом оказался в «воздушном кармане», а надо мною «километры воды»? И почему утонул корабль? И неужели я так крепко спал? Ну, и что, чёрт возьми, теперь делать? И, самое главное: кому здесь, в этой перевёрнутой каюте я задаю так много идиотских вопросов?

Спокойно. У меня есть воздух, у меня есть сколько-то времени. Сжигая кислород, я имею свет. Открыв окно, я буду иметь воду. Очень много воды. Это скорее она будет иметь меня. Во все дыры — в прямом смысле. Ничего не делая, я буду иметь больше времени, без света я буду иметь больше вдохов и выдохов. Но смысл?

До поверхности не добраться. Слишком поверхностно я рассуждал о своих возможностях. Из всех пузырей во мне — только мочевой, он не научит плавать. Я — не рыба. И в данном случае — это не комплимент. Это и не приговор. Потому, что обвинять меня, вроде, как бы, и не в чем. Неудачник — это не преступление, это судьба. ЛОХ — вода по-шотландски.

Пламя зажигалки плавно умирало. Из бутылки коньяка и обрывка простыни я соорудил лампадку, не молился, но искренне поплакал. Так, вроде, положено. Дышать становилось всё труднее, тряпка коптила и даже стало теплее.  Душно.

Умирать от удушья извне — мучительно и неприятно, проще повеситься. «Или взорвётся, или прольётся» — подумал я, держа бутылку в руке. А было бы прикольным — пожар на дне океана.  Но кислорода нам с ней, бутылкой, на двоих уже не хватало. «Не взорвётся», — понял я и метнул «снаряд» в стекло иллюминатора.  «А вот, те хрен!» ответил не дрогнувший ни единой морщинкой-трещинкой иллюминатор, и осколки эльзасской бутылки, и брызги дешёвого коньяка окатили меня прямо в лицо.

Если перед тобой ставят табличку «Выхода нет», возможно, что его нет действительно. В этом Мире Лжи иногда проскальзывает непонятным образом и непонятно зачем — Тень Правды. а…

http://gnomgrom.ru/archives/878