Чертаново…

Компанией даже сходить с ума веселее, чем в одиночку. Сходить с ума — не скучать и не дурачиться — в прямом смысле слова.

Дождь, может быть, кончился. Сказать наверняка невозможно: за окном клубился грязно-белый туман, настолько густой, что, казалось, дом окутало тяжелое плотное облако. Оно ошметками билось в стекло и, мягко отпружинив, постоянно вращалось само по себе. Форточки словно приросли к рамам, а рамы к стенам и ни за что не желали открываться. А все оконные стекла в квартире вдруг стали абсолютно небьющимися и, наверное, даже пуленепробиваемыми. Ни звука не доносилось снаружи. Ирреальность постепенно становилась реальностью. Усталость, психическая измотанность, они сильнее удивления…

...Дверь оказалась в самом неожиданном месте, как и положено при переходе из одного мира в другой. Открытая дверь, зовущая в себя, как черная дыра, засасывающая. Но вместо темной пустоты — там, за порогом, ослепительно яркий свет, в сонме горящих мотыльков нежный грустный перезвон тихого плача. Ее, как музыка, плач Ярославы. Освободиться легко, и в самых безвыходных ситуациях эта дверь всегда рядом. Стоит взглянуть чуть иначе и увидишь ее, без особых усилий толкнуть и сделать шаг…

— Нож давай, твою мать! Нож! — Б.Ф. старался удержать навесу безжизненное тело девушки, одновременно пытаясь ослабить петлю из ставших невероятно тугими колготок. Виталик торопливо взобрался к нему на стол и неуклюже перепилил кухонным ножом нейлоновую удавку. И все вместе, два испуганных парня и девушка без сознания, полетели на пол. Грохот, треск, дребезг. Стоны и мат заметались по кухне. Яся не издала ни звука, она лежала у холодильника с закрытыми глазами и лицо ее было спокойно, как у античной статуи.

— Черт… Блядь… Черт! — не переставал орать Б.Ф., он цеплялся за подломившуюся ножку стола и никак не мог подняться. — Что это, на хрен, такое? Что здесь происходит?

Виталик пятился на четвереньках в сторону коридора, отлетевшая от окна табуретка упиралась ему в бедро и мешала выползти из кухни. Б.Ф., сидя, прислонился к стене, вытер ладонею кровь с разбитой губы.

— Виталик, — позвал он. — И чем дальше, тем все хуже и хуже. Давай-ка, скорее…

Он подполз к девушке и распутал, наконец, на ее шее петлю. Яся дышала. Очень слабо, но заметно. Ребята склонились над ней, вспоминая, как в таких случаях оказывать первую помощь.

— Наверное, надо просто положить ее на кровать и оставить в покое, — предложил Виталик. — Она могла повредить себе горло.

— Угу. А еще мы чуть не свернули ей шею, — буркнул Б.Ф.

Они сидели в комнате на полу: Таня, Виталик и Б.Ф. Яся все еще находилась без сознания, ее положили на диван, она не подавала никаких признаков жизни, кроме слабого, но ровного дыхания. Тишина затопила помещение, разлилась по всей квартире, как маленькое Мертвое море. Такая же безжизненная и непроницаемая. Говорить никому не хотелось, да и не о чем было уже говорить. Они все еще были вместе. Почти все. Почти вместе. Но каждого из них окутало такое одиночество, путы невыносимой тоски и безнадеги, сквозь которые, казалось, невозможно продраться. Не оставалось сил и терялся смысл сопротивления. Да и чему сопротивляться? Окружающему сюрреализму? Каким-то неведомым силам? Или, может быть, самим себе? Время и пространство сомкнулись… схлопнулись, как умирающие звезды. Осталась только усталость, нематериальная по сути, но всепоглощающая Великая Бесконечная Усталость...

И. Иванов "Огни лепрозория"