Они сидели на кухне и курили «Lucky Strike». Маленький «Panasonic», стоявший на высоком холодильнике, сквозь настырные помехи тужился слащавым эфиром «Муз-ТВ». Виталик на кушетке-уголке, Костя на табуретке. Vis-a-vis. Между ними на столе лежали две заряженные «винтом» «машины».

— Я долго возился, пока не получил пока не получил идентичную краску для печати. Знаешь, Константин, есть несколько методов исследования:

анализ — медицинский,

опыт — лабораторный,

тык — любительский,

с последним у меня лучше остальных получается. Вот и «Титаник» строили профессионалы, а Ной был любителем. Но печать — это только полдела. Еще не всякую мульку просто так возьмешь, даже по рецепту. На особо продвинутые требуется телефонная связь между врачом и фармацевтом. Яська тут, как нельзя, кстати. Жалко будет, если соскочит.

— Есть тенденции?

— Да, вроде, нет. Это я так, «хочешь мира, готовься к войне». Si vis pacem, para bellum. — Виталик расплющил окурок в пепельнице из лошадиного копыта, — слова «перед’охнуть» и «передохн’уть» отличаются только ударением. Ну, прокатимся?

Он закатал левый рукав рубашки, взял со стола шприц.

— Черт! Одни синяки, похоже, ушли трубы. Качай, не качай — один хрен. 

— Ну, так вены есть не только на руках. Ноги на что? Лишь для ходьбы, что ли? Но ни Боже мой пихнуться в шею… Давай, помогу.

Опытные пальцы нащупали вену на запястье, обозначив нужную точку. Игла легла на кожу, легкое движение — и ее кончик погрузился в сосуд. Костя слегка оттянул поршень шприца, в стеклянном цилиндрике заклубилась густая темно-красная кровь. Затем снова надавил медленно, чтобы препарат успевал разносится током крови. Две капли пота со лба упали на стол.

— А шпага, воткнутая ему в задний проход, погрузилась настолько, что, судя по длине клинка, кончик оружия находился где-то у него в желудке.

— Ты о чем?

В ответ неопределенный жест. Какое-то время — молчание. Костя тоже закончил процедуру «иглоукалывания». Его сигарета потухла, не добравшись до пепельницы.

Как на качелях: снизу вверх и снова вниз.

— Безупречно зашибись.

— Оно… точно. — Шприц летит и попадает в раковину. Виталик закрывает глаза:

— Анюта, здравствуй. Я иду к тебе.

«Достигнув конца пространства, вы заглядываете через стену, а там опять пространство»

Пол Маккартни

Розовый дым становился все гуще. Воздух превратился в упругуе слезящееся вещество. И стены. Они неизменно продолжали сближаться. Глаза болели, пульс электрическими разрядами отдавался в висках. Анна облизала пересохшие губы. На языке — противный вкус металла. Ей стало плохо. Ей давно уже было плохо. Сначала этот кошмарный полусон-полубред. Духота. Омерзительные потные руки, бессилие, кровь на губах, какой-то дикий животный оргазм, перемешанный с болью. Постель стала невыносимо влажной и теплой.

— Для того, чтобы не кинуться раньше отпущенного срока, надо помнить об элементарных правилах наркогигиены. Первая задача порядочного нарка — не загнуться от передозняка, излишества вредят во всем. Ввела два миллилитра, остановись, милая, не пори горячку. Успеешь еще и в дурдом, и на кладбище. 

Виталик забил «дурью» беломорину, скрутил десятирублевую купюру в трубочку, вставил ее в мундштук папиросы.

Нет, подняться у нее не хватит сил. Да и зачем? Как будто все безразлично. Но теперь будет легче, она уже не чувствует конкретной боли. Все тело ноет, в голове все тот же тяжелый влажный розовый дым. Но легче, чем было. Глаза лучше не открывать — эти проклятые стены сведут с ума. Придется курить еще, чтобы стереть границу между жизнью и смертью, иначе не вытерпишь. Все же, Анна попыталась вернуться в реальность, посмотрела на Виталика.

— Зачем деньги в косяке?

— Бумага хорошая, — ответил Виталик. — После того, как она достаточно просмолится, ее можно измельчить и смешать с новой дозой. «Турбоприход» — слышала?

Виталик положил папиросу на столик рядом с кроватью. Анна села, подложив под спину подушку, взяла со стола коробок спичек. Виталик продолжал усердно перемешивать эфедрин с ацетоном в стеклянной бутылке, время от времени, разглядывая ее на свет.

— Ацетон сейчас стал плохой, одна грязь, не то, что раньше. Оттого и ломка такая. Знаешь, в цивилизованных странах, в Голландии, например, раскумариваются метадоном и добрые Айболиты выдают его бесплатно. Можно шугануться циклодоном, аминопоном или, если подфартит, препаратом, призванным облегчать муки рожениц. Сгодится аскофен.

— Заткнись, придурок.

Анна зажгла спичку. Сегодня пламя оранжевого цвета принимает форму короны с синей окантовкой по зубцам. А музыка все та же: стонущие трубы и злорадно хихикающие скрипки. Только голоса зовут уже не повелительно, а жалобно. Похоже на плач…

Огонь обжигает пальцы, галлюцинации пропадают. Анна зажигает новую спичку, прикуривает. Глубоко затягивается, с трудом удерживая в себе приторную тошнотворную теплоту. Голова кружится, перед глазами все расплывается. Откуда-то издалека доносится нудное бубнение:

— Только, ради Бога, не пользуйся товарами бытовой химии. «Моментом», пятновыводителями, растворителями всякими. Токсикомания — верный гроб. А так, если удалось объехать на «машине» с запасными «колесами» ухабы и воронки, колдобины и впадины на дороге смерти, будешь жить до ста лет… Если, конечно, не загнешься после родной грязнухи от случайно залетевших с Запада хороших наркотиков…

Все плывет. Но так легче, боль размеренным гулом отходит куда-то дальше, за предел чувствительности. Только розовый мутный туман, вспыхивающие и мгновенно потухающие черные звезды. Такое ощущение, словно идет дождь, капли стучат по крыше. Анна не помнит, что находится не на последнем этаже. Вот, уже лучше. Теперь остался только страх, беспричинный, необъяснимый и оттого неподавляемый страх. А потом — сон, глубокий сковывающий сон, похожий на смерть.

Игорь Иванов «Огни лепрозория»