Ночь наваливается на город. Тяжело, грузно ползет между домов, залепляя теменью каждый проезд, каждый переулок. Она ворочается и тяжко вздыхает, греясь и обжигаясь огнями сверкающих проспектов. Ночь плюет в глаза и дует в затылок, навевая усталость и сон. Да-да, Оле Лукойе.

Когда ты знаешь цену ночи, ты не веришь утру.

Слепые автомобили, словно с вытянутыми вперед руками, несутся в световом тоннеле, прорезанном в мохнатом брюхе ночи. Фонари с любопытством склонили свои сияющие физиономии над текущей магистралью, выплескивая на нее из своих светодиодных ноздрей электрические сопли. Новый Вавилон.

Внизу — это город бетона, металла и стекла, вросший в асфальтовую топь. Сверху все это видится огромным светящимся пятном в форме яйца с уродливыми аппендиксами, ползущими в разные стороны. А выше — только черная бездна, заплеванная ртутными брызгами звезд. И во всем этом прячется невидимый хищник, ненасытная тварь — Время. Всюду настигающее, оно всегда с тобой. Оно не имеет границ, у него нет ни конца, ни начала. Властвующее, непобедимое, жестокое. Его пульс — в каждой телефонной трубке прокалывает мозг на ноте Си. Она катается на неоновых словах бегущей рекламы «Наши идеи — это Ваши деньги», любое движение напоминает о нем, неподвижность вязнет в его трясине. Оно цепляется за ноги и с чужими шагами отсчитывает свое ожидание. Время, ждущее себя приходящее, не дожидающееся, становящееся ушедшим и сжигающее себя.

Прохожий, тень на стене, шаги по смуглой ладони тротуара. Выдыхая сизые облака табачного дыма и выбивая пальцем фонтаны искр из сигареты, он проваливается в разинутую пасть подземного перехода. Гулкий холодный и кафельный переход похож на проходной морг, длинный коридор без земли и неба, с язвами светильников, каскадами мраморных ступеней. Вверх по ступеням. Выход к стеклянной пирамиде на металлическом остове, увенчанной кроваво-красной буквой «М». Довольно безлюдно… Почти безлюдно… Тьфу ты, черт! Да, нет никого, можно сказать, лишь у входа в метро зеленоволосая девушка, раздетая по последней моде, встретит зеркальным невидящим взглядом:

— Спешите. Последний поезд линии может стать вашим последним поездом. Возьмите приглашение на ночное шоу в Московском метрополитене.

Голубые блики на восковом лице.

Он вошел в гудящий сквозняками павильон станции и остановился перед эскалатором. Страх, который нагоняет его шелестящее движение, как всегда, своими холодными пальцами сжал виски.

Перед глазами проносятся вагонетки ступеней, узкая длинная пропасть, дышащая скрежетом и сыростью, Падают люди, хватаясь за воздух. Искаженные ужасом лица. Слепое тупое животное — толпа, давящая сзади: эскалатор обрушился в «час-пик».

Люди падали с тридцатиметровой высоты на сырые бетонные плиты. Иные наматывались на зубчатые колеса огромных шестерен и перемалывались в работающем механизме. А наваливающаяся толпа сталкивала в кровавую яму все новые и новые жертвы. Отчаянные крики, визг металла — все сливалось в невыносимый кошмарный рев. Женщины теряли сознание. Среди погибших были дети, многие из них были раздавлены в панической суматохе, затоптаны ногами.

Прошла, казалось, вечность, прежде, чем толпа остановилась. Висевшие над темной ямой люди в отчаянии цеплялись за фонари, залезали на поручни. Фанерный каркас не выдержал нагрузившейся на него тяжести и рухнул вниз на изувеченные трупы и лужи крови…

Он (наш персонаж, кто же еще?) спустился на «лесенке-чудесенке» и прошел на перрон. Сверкающий каземат подземной станции. Несколько минут ожидания… Наконец, из темной трубы тоннеля послышался гул приближающегося поезда. Все громче и ближе. Сперва хлынул поток воздуха, смердящего крысиными трупами, следом за ним вынырнул голубой плоскомордый поезд. Замелькали вагоны, наполненные желтым электричеством. Некоторые безлюдные, другие везущие в себе одного-двух пассажиров. Поезд нетерпеливо ухнул и остановился. Минута, другая… Традиционное «Осторожно, двери закрываются...», и станция осталась позади, за окнами разлился мрак подземелья.

Он вышел на Смоленской. Выбравшись из-под земли, пространство города воспринимаешь беспредельно раскинувшимся, ныряешь в освежающее озеро света, плещущееся среди каменных джунглей под ночной темнотой. На улице прохожих было больше. Центр усилен нарядами полиции, впрочем и здесь совершается немало преступлений. Он любил Арбат, эту узкую, длиной чуть более километра, пешеходную улицу. Мощеная булыжником, с фонарями в стиле ретро, она выглядит театрально на фоне безликих небоскребов. Арбат заканчивается блистающим универсамом, а начинается у памятника Первому Славянскому Президенту, на постаменте которого сейчас краской из баллончика красовалась надпись: «Долой вандализм!». Арбат начинается в юности Москвы и неизвестно — кончается ли где-нибудь. Над Арбатом не строят хайвейев, Арбат — дыра в небо с первого этажа города.

— Горожанин! Это твоя удача, лотерея «том-том», Купи счастье за рубль! — парень в синем комбинезоне с эмблемой компании «Радио-А»  на нагрудном кармане протягивает сложенные веером билеты.
— И велика ли вероятность удачи?
— По правде сказать, не очень. Чуть больше, чем жопа микроба.

У «Астории Фот» он долго разглядывал картины, выставленные у стены дома. Мрачные сюжеты на библейские темы, выполненные в красках скверного настроения. Художник, что сидел рядом, поднял голову и, обращаясь в никуда, сказал:

— Эта серия называется «Гвоздь Господа моего», она еще не закончена. У тебя закурить не найдется?

Прохожих для столь позднего часа было достаточно много, они проходили мимо в густом, почти осязаемом коктейле, замешанном на электрическом свете, далеких неоновых разрядах-вспышках, небесной мгле и лунном ветре. Рокот магистралей терялся в окрестных многоэтажных стенах и растворялся в плывущем воздухе, не долетая до Арбата. Тишины в Москве не бывает, такой, чтоб вообще ничего, глухой тишины. Наш персонаж, родившийся здесь и выросший в этом городе, никогда ее не слышал. Не жалел и не хотел слышать мертвую тишину. Даже если представить, что из города уехали все люди, все машины и механизмы перестали работать, всякая энергия исчезла, любое движение замерло, то и тогда не будет в Москве этой тишины. Будет слышно само дыхание города. Тем, кто умеет слушать, он рассказывает очень многое.

Ведь, если никто никогда не слышал голоса рыб, это еще не значит, что они не могут говорить.

Вот она, та самая подворотня, не проходной, тупиковый двор. Узкий темный кирпичный карман. Именно здесь, и только здесь может споткнуться время, сбиться с прямого пути, а то и вовсе повернуть обратно. Тогда снами выплывают перед тобой обрывки из прошлого, как старые помутневшие фотографии...

Игорь Иванов «Огни лепрозория»