Мне не дают покоя лавры Герострата…

Для нее не существовало дверей и запоров, нежелательных взглядов и непреодолимых стен. Она не знала ни жалости, ни гнева, а сознание Анны легко приводило к искомой цели. С помощью подаренной души, так легко находить и оставаться незамеченной. Тень просто делала то, что составляло ее сущность. Не месть, не злоба — способ существования. Невидимая, если это необходимо, Тень, вполне реальна, чтобы нарушить логику вещей. Скажем, заменить солутан на смесь ноксерона с кодеином. Плюс нижайшего качества химия — адская смесь, превращающая кровеносную систему организма в геенну огненную. Все остальное они сделают сами. Тень может уйти.

— Разумеется, Джим Моррисон говорил со мной по-русски, а то как бы я его понимал? — молодой человек прикурил сигарету и расположился поудобней в кресле.
— Впечатление было, наверное, настолько сильным, что сегодня ты решил ударить исключительно по бухлу?

День был в разгаре, но шторы полностью закрывали окно, и комната освещалась наполовину включенной люстрой. Из колонок негромко струилась «Enigma», миниатюрные лампочки вокруг динамиков разноцветно подрагивали. Виталик обсуждал наркооткровения молодого человека с непонятным прозвищем БФ, Костя, прикрыв глаза, тщетно симулировал медитацию на полу, Яся (Ярослава) с Татьяной без особого интереса прислушивались к разговору и музыке одновременно. Все же Таня сочла уместным вставить:

— Ты же не отличишь «Doors» от «Windows».

Бф обиженно повертел в руках стакан с вермутом.

— Отчего же? В истории искусства я неплохо разбираюсь. Например, знаю, что Джоконда и джакузи не были сестрами. А Жорж Безе и Пьер Эклер — это что-то из французской классики.

Костя открыл глаза, поднялся с пола и присел на диван.

— Эх, чувырла! — залихватски выкрикнул он, обнимая Татьяну.
— Ты, наверно, хотел сказать «чавелла», — поправил его Виталик.
— Что?
— По-цыгански «девушка» будет «чавелла».
— Да? Какая разница…
— За нарушение прав человека — расстрел на месте. Молодые богини выпьют?

Яся пожала плечами, Таня поморщилась.

— Эту жидкую траву оставьте Бфу. Извини, Борис Федорович.
— Что за блинные галеты у тебя там?
— Маца. Так сказать, иудейская пицца. Только без сыра, без ветчины, вообще без всего — чисто по-еврейски.
— Кто с мацой к нам придет, от мацы и погибнет. Вот оно глобальное жидовское засилье. Воинствующий сионизм, вопящий на каждом углу об антисемитизме.
— Костя, ты жалкий националист.
— Спасибо, хоть пожалели. Виталь, «баян» настроен?

Виталик взял один из шприцев, выпустил из иглы тонкую струйку прозрачной жидкости.
— Полегче фонтанируй.
— Кто бы учил…

Неслышно и невидимо между людьми проскользнула Тень. Не всякий яд убивает напрямую, но всякий — притягивает смерть.

Костя прижал рукавом выступившую каплю крови из вены, сделал несколько затяжек из переданной Татьяной сигареты, некоторое время сидел, не шевелясь. По венам, набирая силу, разносился поток жидкого огня, еще не причиняя боли, но разбухая и разгораясь, чтобы вскоре мощным расплавленным безумием ворваться в мозг.

— Неожиданный драйв, неожиданное желание, — Костя облизал мгновенно пересохшие губы. — Я, пожалуй, прогуляюсь до ванной. У меня еще медитация неокончена.
— Это что, новое сексуальное извращение?

В неярком свете и не глядя прямо в лицо, непросто заметить перемену в глазах.

— Не утони там.
— Разумеется, воду набирать не буду. — Кровь постепенно приближалась к температуре кипения. Наверное, будет достаточно охладить ее снаружи, через кожу. И как можно быстрее, пока на теле волдырями не проступили ожоги.

Холодная вода и в самом деле сбила первую волну накатывающегося жара. Но вслед за ней уже зарождалась вторая. Вода из душа стала теплее, а оба вентиля на смесителе, почему-то, оказались с красными метками.

ОГОНЬ, ПИРОМАНЫ

Смотрите — огонь, пироманы! Огонь. Чарующий, завораживающий, сводящий с ума. Робкий, нервный, яркий, неистовый, бушующий, безжалостный, неутомимый, все пожирающий, ненасытный, сокрушительный и всемогущий. Там, в пламени спички, языке свечи, звездах факелов, музыке костров, реве пожаров — блеск бесконечности. Начало и конец всего материального, не имеющего ни начала, ни конца, гибель и торжество Идеи, центральная сила Вселенной. Огонь — вечная тайна, вечный ужас и вечная радость. Огонь — сама Вечность.

Вот он, хрупкое беззащитное создание в руках Герострата, отчаянно борющееся с малейшим дуновением ветра, ласковый яркий лепесток чудо-цветка. Но дайте ему пищу, раздразните его, выпустите на волю — и он превратится в огромного беспощадного разъяренного зверя. Поцелуи его испепеляют, города рассыпаются под его тяжелой лапой. Ужасен этот зверь в бешенстве, тогда ничто не в силах остановить его.

Огонь, пироманы! Искрами восторженного безумия отражается он в ваших глазах. Гипнотизирует, манит, не отпускает от себя. Весь остальной мир теряется, забывается, прекращает существовать вне этого пламени. В этой огненной ослепительной точке, в этом маленьком солнце сконцентрирована жизнь и сущность миров и галактик, единство Вселенского Разума.

Господь Огонь, всемогущий, всесущий и всеобъемлющий.  Мы, дети и рабы его, несем, словно вязанки хвороста, мимолетные жизни свои к алтарю Его. С рассудком и верой огонь вошел в сознание человека. Нет! Он появился гораздо раньше. Он был всегда. И тогда, когда не было еще в человеке рассудка, чтобы понять и узнать его, и тогда, когда не было веры, ибо веру приносит он Светом Своим.

Безумцы, сплетающие венки из огненных цветов Прометея, поклоняющиеся живой горячей игрушке, похищенной у богов, ваш золотой сияющий идол, бесформенное свирепое чудовище, рано или поздно сожрет и вас самих.

«Брат мой — пироман. Впервые огнепоклонничество его дало о себе знать, когда ему было шесть лет. Он поджег наш дом, и сам оставался внутри, смотрел, как огнь пожирает мебель. Я не знаю, что он чувствовал при этом. Острые языки пламени лизали его руки, он задыхался от дыма, но не покидал полыхающей квартиры. Пожарные вытащили его на улицу, когда он был уже без сознания. Ожоги были незначительными. Его Ангел-хранитель тогда позаботился о нем.

Но пожар нисколько не напугал маленького брата, даже напротив, с тех пор стоило ему взглянуть хотя бы на ничтожное пламя спички, и в глазах его загорался огонь восторга. Любое горение притягивало его. Он не любил электричество, любил зажженные свечи. Выезжая на семейные пикники, буквально не отходил от костров. Правда, в отношении крупных поджогов брат стал гораздо спокойнее и никогда больше не устраивал бессмысленных пожаров.

>Ну да, где-то когда-то бывают пожары и со смыслом<

Во всем остальном он был вполне нормальным ребенком, хорошо учился в школе, не опаздывал и не прогуливал занятий. Но всюду появлялся с неизменным коробком спичек в кармане, отчего родители и учителя, скажем прямо, были не в восторге. Если у него отбирали спички, он не спорил и не обижался, спокойно отдавал коробок и, отрешенно выслушав очередную нотацию, молча уходил. А через полчаса его можно было найти притихшего за углом, с увлечением зажигающего спичку от спички.

Окончив школу брат поступил в Республиканский Техникум Пиротехнической Инженерии. Все свое свободное время он также посвящал взрывчатым и воспламеняющимся веществам. Но нужно отдать ему должное, все свои любительские огнеопасные опыты он производил максимально осторожно, соблюдая меры пожарной безопасности, так что, вроде, перестал быть для окружающих источником неожиданного возгорания.

Сколько знал брата, главное место в его жизни занимал огонь, и при разговорах с ним меня даже несколько удивляло, что он неплохо разбирался в литературе, искусстве, истории… Я бы не мог назвать его человеком ограниченным, односторонним. Высокий светловолосый молодой человек с открытым лицом — таким я видел его в последний раз.

Это случилось два года назад в Санкт-Петербурге, куда он переехал после окончания учебы. В летний воскресный вечер брат вышел на улицу с пластиковой канистрой. Облил себя бензином и щелкнул зажигалкой. Он сгорел на глазах у пораженных прохожих. Никто не успел помешать ему. Никто не сумел потом объяснить причин этого самосожжения. Что толкнуло брата на этот безумный поступок? Осталось неизвестным. До этого между собой мы шутили, Что рано или поздно он спалит Москву, устроит пожарище, подобное тому, что было в девятнадцатом столетии… Но чтобы так, хладнокровно и жестоко сжечь себя?.. Кто бы мог подумать!

Я вспоминаю один из наших с ним неприятных разговоров. Брат с жаром (чертова тавтология!) отстаивал достоинства кремации перед сырым холодом могилы. Я тогда ушел от этой темы, сочтя ее слишком мрачной. Я и думать не смел, что его фантазии могут зайти так далеко...»

Горящая кровь рвалась наружу. Красная мгла залепила глаза, и основательно высушенный язык отказывался пошевелиться во рту. Сухой хрип из судорожно сжатого горла едва прозвучал сквозь шум бьющей из крана струи. Мир сжался до размеров тесного ревущего домашнего крематория. В какой-то момент пылающие пальцы ощутили обжигающую сталь заиндевевшего лезвия. Удержать спасение металла! Вскрыть вены, чтобы выпустить огонь из себя…

Заклубились подводные багряные вихри. Мутная, насыщенная хлоркой вода быстро окрашивалась розовым. Казалось, огонь отступает. Он, действительно, уходил. И уносил с собой последние капли жизни. Но это теперь неважно. Пусть уходит…»

Ну, конечно же, все двери в ванные комнаты открываются наружу. Зато во многих старых домах двери туалетов открываются внутрь. Здесь же, чтобы попасть в ванную, пришлось, как открывалкой, воспользоваться топором. Благо, остался с туристических времен. К нехорошему зрелищу были готовы — Костя долго не отзывался — но все оказалось намного хуже. Парень лежал раздетый в наполненной ванне, и темно-розовая вода пузырилась под струей. Растерянность, страх и… брезгливость? Повисли в тесном помещении. Хорошо, что девчонки остались в комнате. Первое, что сделал Виталик, так это выключил воду. Машинально.  Он лихорадочно соображал, что делать. Было совершенно ясно, что Константин мертв, и как-то безусловно чувствовалось, что помогать уже поздно. Какая реанимация? Слишком долго они были отвлечены. Про Костю просто забыли.

— Я вызываю «скорую», — БФ рванулся к коридору, но Виталик ухватил его за плечо.
— Ты что дурак? Скорая за собой обязательно ментов притащит. А мы все, и он тоже, «винтом» под завязку. Меня же всего выпотрошат! А Костя… Не видишь? Все. Слишком далеко уже.
— Так что же делать теперь?
— Не знаю.
— И девчонки еще… Мы должны что-то сделать!
— Должны… Должны… Черт! Подожди, нужно немного успокоиться. Так. Прежде всего гони баб в шею и ничего не объясняй. Нет! Нельзя… Вот вилка-то! Деваться тут некуда. Сейчас Таньке с Яськой все объясняем, уговариваем, запугиваем, как угодно. Потом собираете всю «химию», все, что имеет отношение к «дури», и смываетесь отсюда, чем дальше, тем лучше. Сидите где-нибудь тихо, лучше по домам, и ничего ни о чем не знаете. И в эти дни ни меня, ни Костика никто из вас не видел. И в ближайшее время постарайтесь не видеть. А я сам позвоню халатам, погонам, буду крутиться, как смогу. Главное, вы трое придумайте себе любые отмазки, лишь бы подальше от этого места. Так?

БФ молча кивнул, Виталик кивнул в ответ.

— По другому — никак. Мы же не виноваты. С чего он? Скажу, что Костя пришел уже заряженный, а я не придал значения, пошел в магазин, за тем же бухлом, вернулся — он в ванной, не отвечает, ну и так далее, что-нибудь в этом роде… Только так, друган. Нам-то зачем тонуть? Косте легче не станет… Ладно, идем.

Виталик с искренней болью посмотрел на бледное лицо, восковой маской застывшее над водой.

— Жаль пацана.

АГНИ ЙОГА:

«Каждый человек приходит на Землю с определенным запасом психической энергии, рассчитанным на определенное количество лет земной жизни. Срок жизни человека на Земле и время его перехода в мир иной определяется его кармой. Если же человек самовольно ломает кармические механизмы и переходит на другой план бытия раньше, чем суждено ему судьбой, данная ему психическая энергия остается нереализованной. Она точно магнитом притягивает астральное тело самоубийцы к Земле. В случае естественной смерти астральное тело человека — тонкоматериальный носитель его сознания и души — спустя сорок дней уходит из сферы земных энергий в более высокие слои астрального плана. Но астральное тело самоубийцы из-за неизрасходованной плотной земной энергии подняться в более высокие слои не может и остается в мучительном состоянии «между небом и землей» столько лет, сколько ему было суждено прожить на Земле. Оно будет находиться в плену низших, близких к Земле слоев астрального плана.»

— Телефон уже не работает.

Виталик подошел к Бфу, который тщетно пытался вскрыть топором металлическую входную дверь. Виталик со злостью пнул ее ногой.

— Слушай, все это мне очень сильно не нравится. Кто-то запер нас в квартире, вырубил телефон, плюс труп в ванной. Прямо, мистика какая-то. — Виталик был бледен, руки его заметно дрожали, — если это чьи-то шутки, то больно уж мрачные. Для простых совпадений как-то уж все одно к одному складывается.

БФ бросил топор на пол:

— Бесполезно. Пожарные такие двери автогеном вскрывают. К замку только с торца подобраться можно. И не истери! Сам ключ сломал, теперь паникует.
— Да он в замке как стеклянный переломился. Я нажал-то еле-еле.
— «Еле-еле»… Запер нас в квартире ты. А телефон… Счета все оплачены?

Из комнаты донесся испуганно-удивленный вскрик кого-то из девушек. Ребята переглянувшись, бросились к ним. Яся раздвинула шторы и теперь ошарашенно смотрела на улицу. Рядом с ней, в таком же изумленном оцепенении, застыла заплаканная Татьяна. БФ и Виталик, не отрывая взглядов от окна, медленно подошли к ним.

В мае темнеет довольно поздно. Во всяком случае, не в пять часов вечера. Но сейчас все укрыла плотная мутная мгла. Вместо неба, чуть выше крыш клубились мокрые пласты черной ваты. И ни одного светящегося окна в округе! Длинные вязкие капли дождя прилипали к стеклу. А вместе с водой на землю падали рыбы. Очень много рыб — большие, маленькие, разные. Все многообразие из справочника по ихтиологии. Трепыхаясь и искрясь, пролетая перед глазами обалдевшей компании, они густо и стремительно валились вниз.

— Я схожу с ума, — прошептала Татьяна.
— Что же мы такого необычного сегодня приняли? — Виталик судорожно сглотнул, — такой дождичек мне уже встречался в фантастической литературе. Кажется, в Библии.
— В Америке торнадо, случалось, поднимали из океана огромные косяки рыб, переносили по воздуху на большие расстояния и вываливали на сушу. Я читал об этом.
— Спасибо, БФ, успокоил своим здравым смыслом. Торнадо в Москве?
— Ну, в Подмосковье бывают довольно сильные смерчи.
— Да во всех водоемах области не наберется столько рыбы!

Вместо ответа БФ кивком головы укоризненно указал Виталику на перепуганных девушек.

— Ладно, на сегодня фильмов про рыбалку хватит, — Виталик задернул шторы. Он обнял девушек за плечи и усадил на диван. Татьяна вся дрожала, глаза ее были опухшими и красными. Яся же словно в транс погрузилась: бессмысленный взгляд, движения зомби.

Виталик принес бутылку водки, разлил по рюмкам.

— Это сейчас не помешает. БФ, в Яську тоже залей.

От водки если и не просветлело в голове, то, хотя бы, внутренняя дрожь утихла и немного спало напряжение. Яся заметно пришла в себя.

— И так, что мы имеем? Костя, — Виталик загибал пальцы, отсчитывая свалившиеся за день несчастья. — Сломанный замок, отключенный телефон, чудная стихия за окном. Вопрос: что будем делать?
— Может, в окно поорать?
— Ага, заодно и рыбы наловим.
— Прежде всего, Костя, — перебил их Виталик. — вот, что самое сложное. Кстати, на эту рыбную дурь можно потом сослаться. Мол, психика у парня не выдержала… Нам как-то с миром связаться нужно.

Тяжелая гнетущая тишина повисла в комнате. БФ приоткрыл штору и выглянул в окно. Три пары глаз уставились на него с немым вопросом. БФ виновато пожал плечами:

— Рыбы, вроде, стало меньше.
— А вы представляете, что там внизу сейчас творится? На дорогах. Все кругом, наверное, завалено этой рыбой. И кто всю эту дрянь убирать будет?
— Бред какой-то.
— А сколько аварий, разрушений? Это вам не какой-то град банальный.
— У меня тачка у подъезда стоит, уже разбитая, наверное, на фиг.
— Во, халява-то для бомжей! Запасутся жратвой на год.
— Да заткнитесь вы! Если я сейчас же отсюда не выйду, я не знаю…
— Ясь, ты бы хоть дождик переждала…
— Заканчивай, Виталь!

Для остальных москвичей этот день ничем особенным не выделялся. Обычная майская погода, ни природных катаклизмов, ни глобальных катастроф. Все, по большому счету, в порядке вещей. Также телефоны и замки ни с того, ни с сего сами по себе не ломались. Ну, а самоубийства в таком огромном мегаполисе — далеко не редкость.

Игорь Иванов «Огни лепрозория»